Рот приклеился к ушам, как у Буратино. Я блаженствовала под волшебные слова: размер плода, сердцебиение... Муж тоже. Мы сидели, обнявшись, и представляли, как толстый розовощекий бутуз будет бегать по квартире, как будет много-много детишек. Но первый обязательно будет мальчик-бутуз. Всю беременность мы называли его Егорушкой. На УЗИ Анфиска упорно показывала попу, но народная примета — острый живот — обещала мальчика. Токсикоз был лютый, как во все мои беременности. Анфиска угрожала выскочить раньше времени — ей не нравился запах сигарет. Я дала слово бросить курить, и угроза миновала. Больше я не курила никогда.
Рожала я в Первой инфекционной больнице, где рожала меня мама. Но у мамы были показания, а у меня — просто знакомый врач.
Гепатит у меня обнаружили после третьего ребенка. И вопреки обывательскому мнению, на детях он не отражается. Сейчас болезнь сходит на нет. Временами я пью лекарства, но главным своим врачом считаю Господа — меня исцеляет частое причастие.
Вопреки ожиданиям, я родила девочку и чуть не упала со стола. Роды были нормальными, но у меня от боли был такой шок, что счастливому отцу и маме я категорически заявила, что больше рожать не стану никогда.
Анфиса — первенец. Особая радость и особая тяжесть. Я была совершенно сумасшедшей мамашей — все приводило меня в паническое состояние. Анфиса начала орать, как только вылезла на свет, и не прекращала никогда, по ночам ее просто зашкаливало в истерике.
Когда после роддома мы развернули орущий кулек, а там — все малюсенькое, я боялась ее пеленать, чтобы не сломать чего-нибудь. Пришла патронажная сестра и стала извергать страшные диагнозы: «Дисбактериоз! Мастит! Молочница!» И хотя это яйца выеденного не стоит — тогда ко мне можно было вызывать реанимационную бригаду.
«Ничего не бойся! Я спасу тебя, любимая», — сказал Ваня и все сделал сам. Анфиса — егоза, пеленал он ее нещадно, подмывал, купал, лечил. С тех пор эта его волшебная фраза «Я спасу тебя, любимая» работает безотказно. Стоит ему произнести ее, и в самой тяжелой ситуации на душе наступает покой. Он может, в принципе, потом ничего и не делать — мне уже хорошо. Он обожал своего первенца. Когда акушерка показала ему в первый раз из окна Анфису — он станцевал ей потешный танец!
Медсестры ухохатывались, такого роддом еще не видел. Он зацеловывал дочь, называл ее Агулькой-Агуленькой. А я называла Заюшенькой, Козюленькой и Принцессой.
Анфиса была болезненной, не было ни минуты покоя. Мне бы не справиться, если бы не мама с папой: моя безотказная надежная опора, наша семейная «скорая помощь» и служба спасения. Несмотря на это, недосып и усталость были хроническими, я раздражалась, мечтала о том, чтобы Анфиса наконец научилась обходиться без меня. И тут я забеременела Дусей, не прошло и полугода. Это был шок.
Но Дуся давалась легко. Добрые люди посоветовали, и я воспитывала ее по системе, по которой категорически нельзя воспитывать детей. Если ребенок кричит, не нужно бежать к нему сразу — это баловство: покричит и перестанет.
И Дуся мало нас беспокоила. Каждое утро начиналось с того, что она своим грубым голосом лепетала: «Ада, ада». Мы смеялись. У нее было прозвище Гуся, Гусинда — она была похожа на гуся, все-таки появился в доме живой гусенок. Однажды мы смотрели кино, Дуся в соседней комнате заплакала. Перестала. Снова заплакала. Перестала. Странно, думаю. Захожу в комнату и вижу такую картину: стоит Анфиса в своей кроватке — ей чуть больше года — с закрытыми глазами, с соской во рту и качает Дуськину коляску. Я поняла — двое лучше, чем один. Анфиска переключала внимание Дуси на себя. Я же могла часами просто любоваться их игрой в манеже.
В общем, Дуся была полной противоположностью Анфисы.
Спокойная и невозмутимая до одури. Как-то с детьми сидел друг семьи Димка Селезнев — верное наше сердечко. Анфиса ему жалуется:
— Дуся меня укусила.
— Дуся, — внушает Дима, — не смей кусать Анфису.
Дуся молчит. Через несколько минут снова входит Анфиса и демонстрирует укус.
— Дуся, — продолжает воспитательный процесс Дима, — если ты еще раз укусишь Анфису, мне придется тебя выпороть!
Дуся молчит. Через пять минут Анфиса уже вся в слезах:
— Дима, Дуся меня укусила.
