Он погиб на фронте в 1942 году. Его мама взяла на воспитание моего старшего брата Виктора. Бабушке хотелось помочь маме. Мама окончила кулинарный техникум, но с туберкулезом к работе ее и близко не подпускают. Мы очень бедствуем. Чтобы прокормить нас, мама сдает кровь. За это платят деньги и кормят бесплатным обедом. Донорский день — праздник. Мама берет меня и брата в столовую и делит еду на троих. Получается немного, но очень вкусно. Пенсию за погибшего мужа она тоже делит, половину отдает бабушке — на Витю.
Мне шесть лет, я иду по Лукову переулку. Здесь пекарня, вокруг которой витают необыкновенно вкусные, сдобные запахи. Когда вдыхаешь их, кажется, что ешь свежие булочки.
Только желудок не хочет поддаваться обману и недовольно урчит. Вдруг из дверей пекарни выходит работница. Она незаметно сует мне в руки горячий батон: «Быстро! Быстро неси маме!» Лицо у нее напряженное: война еще не кончилась, на дворе суровое сталинское время, а тут целая буханка хлеба, без карточек. Но все соседи знают, что моя мама смертельно больна, и помогают, кто чем может.
Мне подарили чудесные перчатки, я не могу на них налюбоваться, до этого были только варежки. Мама зовет: «Галя, сходи за молоком». Я хватаю бидон, надеваю перчатки, засунув в одну из них талончик на молоко, и отправляюсь в магазин. По пути останавливаюсь попрыгать с подружками через веревочку. У меня здорово получается, я могу прыгать через две веревочки сразу.
Ну ладно, пора бежать. И тут я понимаю, что талончика нет. Потеряла! Как сказать матери?!
Возвращаюсь домой и говорю еле слышно: «Я потеряла талончик».
Мамино серое, высушенное туберкулезом лицо еще больше бледнеет. Она подходит и с размаху бьет по щекам, плечам, голове... Слезы льются, смешиваясь с кровью из разбитого носа. Вокруг собирается весь двор. Стоят молча. Никто не заступается, хотя мне всего восемь лет. Все, и я тоже, знают, что такое потерять карточки. Я смотрю на свои испачканные кровью перчатки. И вдруг вспоминаю. Сдергиваю их с рук, и вот он талон — провалился в мизинчик! Мы с мамой обе плачем, теперь уже от радости.
...Врач, вздохнув, убирает фонендоскоп и идет к соседям. Я слышу, как она говорит: «Девочку придется отдать в детдом».
Маме все хуже. Она уже не встает, не может приготовить еду. И чувствует близкий конец. Через много лет я прочту письма, которые мама писала своей сестре, уехавшей в Сибирь вслед за сосланным мужем, поволжским немцем.
«Валя, я скоро умру. У меня красивые, замечательные дети — с кем они останутся? Галя такая гибкая, все время танцует, наверное, будет артисткой».
Читала эти письма я только раза два, больше не могу — душат слезы.
Меня начинают оформлять в приют. И тут соседка, у которой своих пятеро, говорит: «Ребенка не отдам. У Гали есть бабушка.
