И сразу заметили стайку красиво одетых девушек постарше нас. Они носили мини-юбки и джинсы и выглядели сногсшибательно. Нам с Рутой очень захотелось с ними познакомиться.
Девушки были не прочь принять нас в свою компанию и первым делом научили пить в подъезде портвейн. Это почему-то считалось тогда модным. Иногда в компании появлялись молодые парни — стильные, развязные, строившие из себя крутых мачо. Они могли произвести впечатление не только на таких неопытных дурочек, какими были мы с Рутой. Нам тоже очень хотелось быть «крутыми» и взрослыми. Закончилось все это плачевно.
Я вдруг стала замечать, что по утрам меня мутит. Запахи кофе и сдобных булочек уже не вызывали прежних восторгов.
Рута не понимала, что со мной происходит, и очень переживала.
—Ну что, сегодня опять? — с тревогой в голосе спрашивала она.
—Может, твоя Лайма попросту беременна? — как бы невзначай бросила знакомая из новой компании, прислушивавшаяся к разговору.
—Ты только не волнуйся, — успокоила Рута. — Если это так, я что-нибудь придумаю.
Я могла довериться только ей. С родителями о таком говорить было не принято. Рута договорилась с другом отца, аптекарем, мне помочь. И все завертелось...
Рута сидела и ждала на сваленных возле больницы деревянных ящиках, пока я получала по заслугам.
Помню, открыла дверь и увидела ее мокрое то ли от слез, то ли от дождя лицо.
Она обняла меня, и мы долго стояли так, не замечая холодных косых струй. Потом побрели к остановке, сели в троллейбус.
—Ты знаешь, — сказала я Руте. — Это нечестно!
Она сразу поняла, о чем я.
—Да, я тоже все время об этом думаю. Почему женщины одни за все в ответе?
С того дня мы решили, что с мужчинами лучше не связываться. Они опасны.
Девочки из нашей компании говорили про парня, из-за которого я прошла через этот ужас: «Ты будешь любить его всегда». Но после случившегося я тут же его разлюбила и больше с ним не встречалась.
Он ничего так и не узнал: я считала, что говорить ему об этом ниже моего достоинства. Почему? Сейчас уже трудно объяснить. Жизнь — это лабиринт, в нем много разных путей. Я выбрала такой.
Если бы меня сейчас спросили, имеет ли женщина свободу выбора, решая — делать или не делать аборт, я бы сказала: нет. Теперь я отношусь к аборту как к убийству. Ведь человек внутри тебя — он уже живой. Тогда я этого не понимала, не чувствовала. То, что я сделала, — моя непреходящая душевная мука, тяжкий крест, который предстоит нести до конца... Я даже своей крестнице, которой еще только тринадцать, сказала: «Что бы с тобой ни произошло, ничего не предпринимай, сначала посоветуйся со мной».
Пытаясь отвлечь и развеять меня, Рута с удвоенной энергией принялась тратить деньги. Мы снова стали завсегдатаями кафе. Год я ходила-бродила по ресторанам и подъездам. Однажды наглоталась каких-то таблеток. Их предложил мне в «центровом» кафе высокий тощий парень с одутловатым бледным лицом. Этот тип был мне отвратителен, и тем не менее я сделала очередную глупость — взяла у него таблетки. Ведь все в нашей компании их пробовали, и я не хотела быть «белой вороной».
В тот день было назначено прослушивание. Руководитель музыкального коллектива привел меня к себе домой, я поздоровалась с его родителями, готовившими на кухне обед, и прошла в комнату, где стоял рояль. Мы стали разучивать песню, и вдруг я отключилась. Помню, что пришла в себя только через пару дней дома.
У моей кровати сидела верная Рута и смотрела на меня грустными глазами.
Мама тогда, слава богу, была в отъезде. Она догадывалась, что я попала в дурную компанию, но пока выжидала. Зная мой упрямый характер, понимала: «кавалерийским наскоком» ничего не добиться. Надо сначала обдумать план действий. Но делать ей этого не пришлось, вскоре я сама рассталась с компанией любительниц портвейна. Из-за Руты.
В один прекрасный день я заметила, что подруга моя выглядит подавленной, а запястья ее рук обмотаны бинтами. Спросила:
—Что с тобой?
Она долго молчала, смотрела куда-то в сторону, а потом подняла на меня полные слез и отчаяния глаза:
—Хотела умереть...
