Лет в пять я начала мыть посуду:
— Мама, я могу, вот посмотри.
Она посмотрела и сказала:
— О, теперь ты и будешь мыть.
А я просто хотела доказать, что могу быть полезной, так мне было ее жалко. Но мама выбрала свою судьбу сама и никогда не жаловалась...
Я целый день дома убиралась, что-то готовила. Пол мыла руками, стирала руками, никакой машинки не было. Гора белья — дети маленькие, сильно пачкаются, а для стирки только мыло хозяйственное, хлорный отбеливатель «Белизна» и синька. Я костяшки на пальцах стирала в кровь.
По весне в саду надо было очистить землю от старой травы, от опавших листьев, которые с осени остались.
А ведь это полтора гектара земли, и все — граблями. Руки были в жутких мозолях. Потом собранное надо было сжечь. Однажды я случайно сожгла и ограду, потому что очень близко к ней сделала костер. Как я перепугалась, думала — мне конец!..
А перед зимой другая забота. Привезут целый КамАЗ угля, его надо в сарай перетаскать в ведрах. И воду носили из колодца тоже ведрами.
В какой-то момент папа подался в коммерцию: пригонял машины из Европы. После одной из поездок купил семена огурцов, помидоров, взял в совхозе в аренду несколько гектаров земли. Ему там говорят:
— Ничего не вырастет, на этом поле восемнадцать лет не сажали.
— Дайте мне эту землю, что вырастет — то вырастет.
Получился такой урожай, что к нам местное телевидение и радио приезжали. Три года отец занимался сельским хозяйством более чем успешно, деньги мешками притаскивал. Мама отказывалась жить в доме, где хранятся такие суммы, боялась. Просила отца:
— Пожалуйста, пока есть деньги, давай переедем в Нальчик. Ведь нужно девочкам образование дать. Разве ты хочешь, чтобы они жили в селе, месили грязь и коров доили?
Но папа отвечал:
— Нет, я здесь родился и здесь умру!
На третий год наш папа прогорел. В финансах он плохо разбирался и людям, как выяснилось, доверял зря...
Наступил момент, когда дебет и кредит фатально не сошлись.
Нам пришлось продать дом и всем уехать в город. На съемной квартире прожили лет пять, только потом смогли купить скромненький домик...
Еще когда все было хорошо, отец вырыл котлован под искусственное озеро, залил воду, запустил рыбу, посадил вокруг деревья, купил катамаран, на котором мог покататься любой желающий. Едва папа разорился, односельчане спустили воду, собрали рыбу в ведра и растащили по домам жарить, а катамаран разобрали на металлолом...
Как папа это пережил — не знаю. Нам всем было очень тяжело. Мама торговала на рынке, отец снова сел за руль КамАЗа. Но тем не менее, в Нальчике он определил меня в музыкальную школу.
А когда я заканчивала девятый класс, сказал:
— Сатаней будет поступать в училище искусств. Пусть учится петь.
Мама высказывалась против:
— Пение — не профессия, это несерьезно, несолидно, ей же замуж выходить!
Но я всегда пела, сколько себя помню. И папа принял решение поддержать меня, дать возможность заниматься тем, чего просила моя душа. Я никогда не устану его за это благодарить.
Учебу я стала совмещать с работой в ресторане. Получилось это случайно. На свадьбе у двоюродного брата я пела со сцены все подряд — остановить не могли. И тогда директор ресторана, наша родственница, предложила отцу: «Пусть Сатаней попоет у нас.
Охрана серьезная, повсюду камеры, каждый вечер девочку будут привозить домой на служебном такси».
И я в семнадцать лет начала работать, приносить в семью зарплату. Родители меня никогда не спрашивали, сколько я получила, сколько себе оставила. Но я брала буквально копейки: на чай, перекусить. А если надо было купить одежду или косметику, всегда спрашивала:
— Мам, можно я возьму?
— Конечно, это же твои деньги.
— Нет, наши...
В один из вечеров в ресторан, где я выступала, зашел Арсен Баширович Каноков, заместитель постоянного представителя Кабардино-Балкарской Республики в Москве.
