Мы прожили с мужем сорок пять лет, и все эти годы нам было очень весело. И когда считали последние копейки, и когда сказочно разбогатели.
Я храню Яшины письма. На съемках или гастролях получала их почти ежедневно. Начинались словно под копирку: первый день без тебя, второй день без тебя, третий... Яков Яковлевич Крейлис редко говорил о любви.
Латыш по национальности, он, как все прибалты, был скуповат на проявление чувств. Но недавно, перебирая пожелтевшие от времени страницы, наткнулась на слова: «Даже представить не можешь, как я тебя люблю». Знаете, что я сделала? Разорвала письмо на мелкие клочки! Так стало обидно! Вот оно, свидетельство того, что была счастлива. И как ножом по сердцу: все прошло, закончилось, не вернуть. Потом, дуреха, конечно, горевала: такое хорошее письмо уничтожила.
Когда мы только поженились, вокруг недоумевали: почему красавец Яша выбрал Киру? Намекая на то, что я совсем не Джульетта. Сплетничали даже, что Крейлис женился из-за ленинградской прописки. Но прошло совсем немного времени, и никого наш союз уже не удивлял, только радовал.
Мне повезло в жизни. Много лет назад играла в фильме «Влюблен по собственному желанию». Снимали сцену, где моя героиня слышит от дочери: «Вы преступники, вам нельзя было иметь детей. Вам надо было запретить иметь детей! Кого вы производите на свет? Каких-то уродин, которые всю жизнь потом обречены мучиться!.. Откуда этот лоб, эта кожа? Откуда?!» Режиссер запретил плакать, а меня этот монолог просто переворачивал. В голове не укладывалось: как можно произносить такие слова родному человеку? Слезы сами катились, пришлось снимать несколько дублей.
Мы прожили с мужем сорок пять лет, и все эти годы нам было очень весело. И когда считали последние копейки, и когда сказочно разбогатели. Часто говорила Яше, что мечтаю умереть первой — чтобы не было без него скучно.
Муж в ответ смеялся: «Какая же ты эгоистка!»
Он меня опередил — двенадцать лет назад Яши не стало... Я тоскую, но стараюсь не унывать. Считается, что комики в обычной жизни — мрачные и скучные. Но я совсем не такая. Люблю смешить. Еще в блокадном Ленинграде, в бомбоубежище, стараясь успокоить ревущих от страха малышей, рисовала себе сажей усы и распевала: «Сверху сыплется горох, хоть бы Гитлер скоро сдох!»
Иногда думаю: может, судьба отпустила мне столько счастья, чтобы загладить ужас, пережитый в детстве? Маме предлагали эвакуироваться на последней барже, но она отказалась: «Война не сегодня завтра кончится». И все восемьсот семьдесят два дня блокады мы оставались в Ленинграде. Мы — это я, мама Екатерина Николаевна и старшая сестра Надя.
